“…Иногда жизнь – единственный выход из создавшегося положения.
Не нужно никуда торопиться. Совершенно неважно, как медленно мы идём. До тех пор, пока мы не остановились.
Что мы думаем, что знаем и во что верим, в итоге не так уж и важно. Единственно важно – что мы делаем.
Особенно, если мы делаем это с любовью.” Елена Касьян
Если кто-то хотя бы раз прочитал стихотворение “Юзек и Магда”, тот сразу и навсегда становится поклонником творчества Елены Касьян. Такие слова в этом стихотворении, такая душа, такое откровение, что иначе не скажешь о любви..о жизни, о том, что происходит с любовью после жизни…
Юзек просыпается среди ночи, хватает её за руку, тяжело дышит:
«Мне привиделось страшное, я так за тебя испугался…»
Магда спит, как младенец, улыбается во сне, не слышит.
Он целует её в плечо, идёт на кухню, щёлкает зажигалкой.
Потом возвращается, смотрит, а постель совершенно пустая,
– Что за чёрт? – думает Юзек. – Куда она могла деться?..
«Магда умерла, Магды давно уже нет», – вдруг вспоминает,
И так и стоит в дверях, поражённый, с бьющимся сердцем…
Магде жарко, и что-то давит на грудь, она садится в постели.
– Юзек, я открою окно, ладно? – шепчет ему на ушко,
Гладит по голове, касается пальцами нежно, еле-еле,
Идёт на кухню, пьёт воду, возвращается с кружкой.
– Хочешь пить? – а никого уже нет, никто уже не отвечает.
«Он же умер давно!» – Магда на пол садится и воет белугой.
Пятый год их оградки шиповник и плющ увивает.
А они до сих пор всё снятся и снятся друг другу.
……………………………………..
..А вы знаете, что уже четыре года Елена Касьян борется с раком молочной железы четвертой стадии с одним из самых агрессивных статусов. И недавно – 21 ноября у нее был День Рождения? Елена считает, что просыпаться утром, когда ничего не болит, — это великий дар и благо, которое мы не ценим. И она права! Мы многое не ценим. И, что хуже всего, не замечаем!
И горела звёздочка в рукаве, и летел кулик высоко.
– Погоди-постой, – говорила, – молчи, не к тебе пришла.
Поливала мёртвой, живой водой, парным молоком,
А потом схватила
и по ту сторону унесла.
Если правда, что там ничего, ничегошеньки нет,
Если чуть разомкнул объятья – и остановлен счёт,
Припади к земле животом и цепляйся за этот свет.
Может, смерть тебя переступит
и не возьмёт.
Только видишь, какие прорехи теперь в небесах,
будто нам отправляться не порознь, а всей толпой…
И потом тебя будят затемно, словно в детский сад.
– Ну, пошли, – говорят.
И звёздочки ни одной.
* * *
* * *
Он говорит – неси,
сколько сумеешь. Сил
хватит. Тянись ко мне,
даже когда на дне
будешь, вставай со дна.
Даже когда одна
буря другой сильней,
встань и пройди под ней.
Это твоё. Тянись
этим со всех сторон.
Если такая жизнь,
значит, таков закон.
Он говорит – смотри,
чем ты владеешь здесь?
Ноша твоя внутри,
ты – это всё, что есть
тут твоего. Неси,
сколько сумеешь. Сил
хватит.
* * *
* * *
Если кому не спится, так это Насте.
Настя лежит в постели, и смотрит в угол.
В этом углу живут все её напасти,
Страх разрывает сердце её на части.
Насте почти шесть лет, и бояться глупо.
Глупо бояться, но кто-то в углу дышит,
Мучает кукол и душит цветных зайцев,
Страх подбирается к Насте всё ближе, ближе,
И языком ледяным вдоль лопаток лижет.
Настя сжимает простынь – белеют пальцы.
Выхода нет, и куклам ужасно больно –
Настя кричит: «Мама! Спаси кукол!»
Мама вбегает и видит всю эту бойню.
И говорит: «Ну хватит! С меня довольно!»
И до утра ставит Настю в тот самый угол.
Настя идёт через сквер в ночной рубахе,
С полным пакетом игрушек, убитых ночью.
И высыпает на землю у мусорных баков,
И с удивленьем глядят дворовы́е собаки,
Как она топчет их, топчет, и топчет, и топчет!..
* * *
Дядя Вася играет на аккордеоне,
Отбивает ногою ритм и кричит «бляди!»
Его жена в исподнем прячется на балконе,
На кухне кипит чайник и говорит радио.
Дядя Вася – мужик рукастый, хоть пьющий,
Гвозди у него вбиты, лампочки у него светят.
Но когда по утрам дядю Васю плющит,
Его боятся даже собственные дети.
У него шрам во всю щёку, а в голове пуля,
И эту пулю не вынут ни в одной больнице.
Дядя Вася баррикадирует дверь стульями,
А соседи опять вызывают милицию.
Но расклад такой, что баррикады рухнут.
У жены от страха трясутся поджилки.
Жена потихоньку пробирается на кухню
И прячет подальше все ножи и все вилки.
Протокол, показания, разъяснительная беседа,
Дети плачут, жена наливает участковому.
Всё утрясается и рассасывается к обеду.
Так заканчиваются все войны, ничего нового.
Дядя Вася ест борщ, смотрит как-то рассеянно,
Он чувствует, что где-то его обманули.
И уходит в комнату, тихий и потерянный,
И до вечера чинит там поломанные стулья.
* * *
Подожди, подожди, всё равно я теперь не усну,
Завтра утром война, мы уходим с тобой на войну,
Мы обнимемся крепко, мы станем с тобою снаряд,
Нас с тобою снесут до траншеи, и там зарядят…
Будут целиться долго – держи меня крепче, держи –
Посмотри, как тела не касаются больше души.
Мы с тобою снаряд, нас по первому снегу снесут,
До короткого «пли!» только пара недолгих минут.
Мы теперь никогда не уснём – завтра утром война,
Видишь, цель белым мелом на будущем нанесена.
* * *
В Риме под Новый год не бывает снега.
Сверху город похож на конструктор «лего»,
Сверху всё выглядит как-то совсем по-детски.
Вот мы сидим на площади, словно нэцке –
Миниатюрные гипсовые изваянья.
Вот мы стоим под сводами Сан-Джованни –
О, как мы живы здесь до изнеможенья!
Вот мы в кондитерской выбираем печенье,
Сверху печенье вовсе неразличимо,
Но различим автобус, ползущий мимо –
Группа туристов экскурсоводу внемлет.
Вот эскалатор утаскивает нас под землю –
Вместе с печеньем, с разноязыкой толпою,
С глупой тоскою, забившейся под ребро,
С этой дурацкой, треклятой моей любовью…
А время блокирует выходы из метро.
* * *
Моя девочка, в город вступают войска.
Ночь темна, и покуда звезда высока,
Нам безропотно ждать окончанья времён –
Кто сегодня любим, тот наутро спасён.
Моя радость, зима захватила вокзал.
Почему нам об этом никто не сказал?
Вот уснули деревья со стоном во рту,
Вот беснуется ветер от нас за версту.
Вот на каждом углу выставляют конвой.
Кто сегодня любим, тот наутро живой.
Вот последние листья ложатся ничком.
Моё сердце, давай говорить о другом.
Как под городом дышит живая вода,
Как попарно обнявшихся минет беда,
Как вдыхая туман между первых снегов
Ночь заботливо прячет своих беглецов.
* * *
Ты слышишь, под нами несутся составы метро,
Древесными кольцами ночь раздвигает нутро,
В ладонь-пятилистник
ложится прожилка судьбы.
Когда бы не сумерки эти, то где бы ты был,
Когда бы не темень, где руку ко рту приложив,
Очнёшься от яви, не ведая, мёртв или жив,
Садишься в постели –
мелькают в окне фонари –
Мы едем, любовь моя, слышишь, грохочет внутри.
Светает стремительней, чем облетает листва,
Быстрее, чем выдох умеет сложиться в слова,
Быстрее, чем нас опознают
на каждом посту,
Быстрее, чем стрелки часов на стене прорастут.
Быстрее, чем время продавит решётку груди…
Светает, светает, любовь моя,
всё позади.
* * *
Уже зима
касается плеча.
Покуда страх отлаживал прицелы,
мы говорили
о простых вещах
и потому опять остались
целы.
В картонном небе
пробивая брешь,
моя печаль
летела и летела,
но тишины винительный падеж
теперь всё строже
спрашивает
с тела.
В который раз в попытке уравнять
с воздушным змеем
самолёт бумажный,
я понимаю,
нечего сказать,
когда уже различие
не важно.
И к пустоте спиною прислонясь,
смотреть, как снег
проламывает
время,
и, наконец, увидеть эту связь
всего со всем, меня со всеми.
* * *
* * *
В тот раз, когда мы виделись с тобой,
подумать даже страшно – в прошлом веке,
кто мог предположить, что даже боль
способна раствориться в человеке
почти до дна. Пространство сиротеет
ещё в прихожей, дом не заселён
теперь никем. Никто не повзрослеет,
никто не будет заново влюблён.
Когда мы жили в городе, куда
теперь и письма долетят едва ли,
что знали мы о цифре “никогда”,
что мы, вообще, о чём-то понимали?
Где ничего от нас не остаётся,
у отражений слишком глупый вид.
И тишина из комнаты смеётся,
и пустота из зеркала молчит.
* * *
Всё может быть ещё наоборот,
Ты думал станет холодно и страшно,
Но снег идёт, но снег себе идёт
И укрывает белым страх вчерашний,
И очень скоро будет новый год.
Тебе ещё покажется смешным
Весь этот опыт нового взросленья,
Вот видишь, свет. Иди, иди за ним –
Свободный, голый, словно в день рожденья.
Не думай, что тут было бы твоим.
Когда полюбишь всякую печаль,
Когда не будет мир остроконечен,
Поймёшь, что больше прошлого не жаль.
Смотри, как снег спокоен и беспечен,
Смотри, какая радостная даль…
Когда тебя отпустят в горний свет,
То опиши в письме его подробно.
Я буду знать, что там бывает снег,
Что там любая тварь богоподобна,
Что там любви отпущено на всех.
* * *
Календарь облетает страницами.
Скоро снег, говорят, скоро снег.
Что тебе написать из провинции,
Что тебе рассказать обо всех?
Как мы множим свои обещания,
Как мы делим свои холода…
Что тебе написать на прощание,
Кроме “помню”, “прости”, “никогда”?
Как беспечно взлетали и падали,
Как устали, кого ни возьми…
Посмотри, как мы выросли. Надо ли
Говорить, что остались детьми?
Здесь такие же сумерки ранние,
Здесь почти уже всё замело,
И легко себя чувствовать маленьким,
Если лбом упереться в стекло.
Здесь деревья немые и голые
Населяют, как призраки, сад,
И взлетают почтовые голуби,
И уже не вернутся назад.
Но пока наше время не выжжено
И упрямая птица кружит,
Напишу, что мы всё-таки выжили
И, бесспорно, намерены жить.
* * *
