Эйлин О’Коннор о своей семейной реликвии
Этой подушке сто с лишним лет, вышивали ее монашки в подарок моему прадеду, который тогда был священником (а после стал лесником). Везде, куда бы ни переехали прадедушка с прабабушкой, эта вещь была при них. От солнечных лучей ее берегли, но в шкаф никогда не прятали. Сидеть на ней, конечно, не сидели – использовалась она в чисто декоративных целях – но тем не менее: прошло больше века.
Бархат, на котором вышиты цветы, не вытерся совершенно, зато вытерся хлопок с обратной стороны и потерял цвет, из красного став блекло-розовым, да немного поблекли нитки. Правда, в основном лишь голубой и желтый оттенки; красный, розовый и зеленый по-прежнему поразительно ярки.
После смерти прадедушки подушка перешла к его сыну, от него – к его дочери, моей маме. Стоит ли говорить, что эту вышивку я нежно любила, знала на ней каждый листик и бусинку и в пять лет мечтала научиться вышивать гладью, чтобы у меня получались такие же цветы (в школе, в младших классах, ходил вопросник – какие три предмета будете спасать при пожаре? – и я к потехе одноклассников, не задумываясь, ответила: подушку и кота. “Дура! – пригвоздил грубый Петька Смолин. – Родителей спасать надо! Они тебе нового кота заведут”).
За сто с лишним лет ни одна бусинка не отвалилась (вернее, отвалились те, что были пришиты на краю, а на самой вышивке сохранились). Здесь довольно много бисера: вышиты прожилки на листьях и прозрачные не то ягодки-не то бутоны на ветках. И на лепестках разбросаны росинки.
Не считая фотоснимков, это, пожалуй, самая старая вещь в нашем доме.
По материалам Эйлин О’Коннор
